Русский шансон – явление загадочное. Его отношение к французской эстрадной песне, прямо скажем, условное. Это типичный случай присвоения доброго имени. Исполнителям коммерческих вариаций дворового и тюремного фольклора приятно сознавать, что они и с народом говорят на его языке, и называются благородно. Народ отвечает искренней любовью, создавая рынок для целой индустрии. Радио «Шансон», «Ретро-FM», «Милицейская волна» крутят феню днем и ночью, диски выпускаются гигантскими тиражами, мероприятия проводятся все более и более помпезные. К примеру, 19 марта вручение ежегодной премии «Шансон года» состоится в Государственном Кремлевском дворце. Самое место спеть за жизнь на нарах.

Поскольку никто толком не знает, что такое «русский шансон», наклеивать этот ярлык проще простого. На витринах ларьков Высоцкий и Галич стоят в одном ряду с Михаилом Кругом и Викой Цыгановой. Тянутся к «паханам» и стареющие рокеры – видимо, от недостатка народной любви. Андрей Макаревич, Александр Скляр и Чиж уже стали завсегдатаями шансонных тусовок – большинства отечественных радиостанций, сборных концертов.

Но не в пику уродливому тезке, а сам по себе с недавнего времени растет и крепнет шансон «альтернативный». Традиции камерной эстрадной песни в духе Вадима Козина и Петра Лещенко соединились здесь с энергией рока и воображением джаза. Под такую музыку можно танцевать, но в первую очередь ее рекомендуется слушать. Это смесь еврейских и славянских мелодий, ска и румбы, свинга и регги, блатняка и корневого блюза. Среди альтернативных шансонье не найти похожих исполнителей, но их роднит виртуозное владение словом и свободное обращение с музыкальным наследием. По мере надобности все идет в дело, иронически переосмысляясь. Многие активно импровизируют по ходу концертов и предпочитают неформально общаться с залом, потому и выступают в основном в небольших богемных клубах. Если же попадают на большие площадки, имеют успех, но быстро портятся.

Наглядный пример – это Сергей Шнуров, самая «раскрученная» звезда льтернативного шансона. Его не любит Юрий Лужков и обожают эстеты – продвинутые любители китча. Шнур хоть и не наше все, но его слово прочно, а прямота и радикальность дает значительные преимущества перед большинством коллег:
«Я пpишел сегодня пьяный в жопy.
Ты сказала – твои неpвы скоpо лопнyт.
Ты сказала, что не можешь со мной.
Ты сказала: Алкоголик больной.
Ты сказала: Ухожy насовсем!
А мне плевать – уходи, я агент 007».

Используя минимум языковых средств, Шнур остается максимально выразительным и харизматичным. В составе «Ленинграда» Шнур – герой брутального рок-н-рола. Как шансонье он раскрывается на своих сольных пластинках «Маде Ин Жопа» и «Второй Магаданский» (последняя представляет собой запись мнимого концерта на Колыме). Все это – откровенное издевательство над шансоном с одноименной радиостанции.

Несмотря на то, что «Второй Магаданский» вышел в серии «НЕ-легенды русского шансона», Шнуров стал легендой безо всяких «не» еще до этого альбома. Иногда кажется, что эта музыка самую малость недотягивает до того одиозного шансона, над которым положено глумиться. В настоящее время Шнур вовсю осваивает роль персонажа светской хроники – судится с концернами звукозаписи, бойко раздает интервью «глянцевым» журналам. Надо признать, это ему вполне удается.

Клишированных, предсказуемых чувств пытается избежать новый шансон, своей иронией и циркачеством развлекая слушателей, чтобы в какой-то момент поразить их пронзительным лиризмом. К примеру, сделать блатняк «Воркута–Ленинград» в манере корневого чикагского блюза, как 60-летний грузинский актер Гуджа Бурдули, только что выпустивший свой первый альбом с автобиографическим названием «Пловец, певец прекрасных дам». Это завораживающая музыка, состоящая из цитат – грузинских застольных песен и русских дорожных и плясовых, спетых с неподражаемой мощью. Искренность уживается в песнях Бурдули с элементами фарса, и в этом непостижимом смешении – ноу-хау альтернативного шансона.

Столь же сентиментален и хрипат Карл Хламкин – рижский коллега Тома Уэйтса. Бывший панк со стажем, Карл сменил жанр задолго до возникновения разговоров об альтернативном шансоне и может быть отнесен к числу его законодателей. Стилистически он немного напоминает Шнура, однако в отличие от лидера «Ленинграда» Хламкин демонстрирует согласие с миром, разве что иногда тоскует и просит: «Не улетай, не улетай, пьяная ласточка! Потанцуем давай!». Хламкин, как и Бурдули, – персонаж чувствительный, но все же шутит он больше, чем жалуется. Только шутник мог назвать одну из своих многочисленных групп «Валера, это риск!».

Другая разновидность нового шансона – это кабаре. Особняком стоит Псой Короленко, уже перешедший в разряд классики. Он играет на различных клавишных инструментах местечковые мотивчики и страшно кривляется. Называет себя «молодежный филолог и акын» (он и в самом деле филолог, бывший преподаватель, специалист по творчеству Владимира Короленко), работает на интернет-канале «Полит.Ру», устраивает перформансы. Псой – явление скорее из сферы искусства драматического, нежели музыкального, но без него жанр выглядел бы иначе.

К мейнстриму кабаретного шансона можно без колебаний отнести Алексея Паперного, поющего про китайского летчика Джао Да и держащего одноименный клуб в Лубянском проезде. Его музыка похожа на стандартный софт-рок, а голос поставлен – не в пример «настоящему» шансону. Песни Паперного напоминают то БГ, то Сукачева, а то сладкие напевы T.Rex и Simon & Garfunkel. При этом ощущается энергетика танцплощадки 1960-х, и звучат тексты, герой которых истекает клюквенным соком и дымится от страсти. Превращение Паперного в культовую фигуру московской сцены – закономерное следствие спроса на пародийный надрыв.

Еще один клубный герой – мультиинструменталист Дмитрий Хоронько – превращает русские народные песни в танцевальный джаз и смущает публику тем, что ест из ее тарелок и тащит со столов приборы. Хоронько тоже вносит в свои шоу элементы перформанса, но музыка почти ничего не теряет без визуального и актерского сопровождения. Альбомы слушаются на одном дыхании. Чего стоят хотя бы «Шумел камыш» и «Мой костер» в виде ураганной джазовой импровизации. Близок стилистике кабаре и Паприкаш – «озорной перец», как он сам себя называет, бывший гитарист Валерия Леонтьева и уличный джазмен. Матерится он не хуже Шнура, а вот музыка его, сочетающая эстрадный джаз и детские песенки, намного изысканнее.

Вседозволенность – конек нового шансона, чьи деятели почитают традиции, но постоянно их нарушают. Если шансон, арендующий Кремль, прям и незатейлив, как его основные обитатели, то модные клубы предлагают под тем же именем совсем другую музыку – живую и обманчивую в своей простоте. Похоже, что прав называться настоящим шансоном у нее гораздо больше. Богемный налет не мешает ей быть доступной. Достаточно захотеть и расслышать – может, того другого шансона больше и не захочется.