Свою творческую карьеру он начинал как музыкант в оркестре. В те далекие годы он и не думал брать в руки микрофон и петь для многотысячной аудитории. Однако в эмиграции его жизнь резко изменилась. Услышав песню Высоцкого в исполнении актера театра Валентина Никулина, он решил запеть. А сегодня его уже по праву считают королем русского шансона. В интервью «ЛИТЕР-Неделе» Михаил Шуфутинский рассказал о том, что для него шансон. ЛИТЕР-Неделя: Публике известен ваш сценический образ. А каков Михаил Шуфутинский в жизни? М.Ш.: Вы знаете, похоже, публике известно то, чего я сам о себе не знаю. Например, что у меня есть сценический образ, на самом же деле у меня его никогда не было! Время от времени я, как и любой другой исполнитель, меняю костюмы просто потому, что со временем они приходят в негодность. А вообще, смысл того, что я делаю — это быть самим собой, а не создавать какой-то образ. И вот этому правилу я стараюсь следовать всю свою жизнь. А вот какой я в жизни? Некоторые говорят, что я неплохо выгляжу. (Смеется.) Знаете, у меня есть внучка, ей недавно исполнился годик, так вот иногда она спокойно ко мне идет, садится на колени, играет со мной. Но иногда она меня боится, считает Карабасом-Барабасом. Бывает такое — стоит, смотрит на меня и думает, наверное: вот этот дядька с бородой вроде как мой дедушка, но он какой-то подозрительный. Пойти или нет? Нет, лучше, наверное, поплачу. Вот так, я и выгляжу в повседневной жизни, и каждый человек воспринимает меня по-своему, у каждого свое представление.
ЛИТЕР-Неделя: Есть ли у вас какое-то хобби? М.Ш.: Вы знаете, у меня практически нет свободного времени, поэтому и какого-то определенного хобби тоже нет. В свободное время, если я оказываюсь в Лос-Анджелесе, люблю погулять с собакой. У меня там живет боксер, с которым в пять утра я прогуливаюсь у кромки воды и смотрю на рассвет. Есть у меня и небольшая коллекция машин, которую недавно пополнил одним из самых быстрых автомобилей в мире. Я очень люблю скорость, а этот «порш» «нафарширован» так, что за три секунды я набираю скорость в 100 километров. Правда, погонять на нем мне удается только раз десять в году: то погода подводит, то пробки в Москве. А вот популярный и элитный вид спорта, такой как гольф, напоминает мне процесс сношения голубей. В нем, конечно, есть своя философия, но мне эта игра неинтересна.
ЛИТЕР-Неделя: Сегодня вы для многих кумир, а кто был вашим кумиром? М.Ш.: В детстве у меня не было никаких кумиров, наверное, все дело в том, что тогда о карьере музыканта я и не думал. Все изменилось чуть позже, когда в юности я начал заниматься музыкой, играть в разных оркестрах. Тогда для меня кумирами были джазовые исполнители. А когда я начал профессионально заниматься музыкой и учился на дирижерском факультете, моими кумирами стали классические композиторы, все без исключения — от Вагнера до Рахманинова. Но вместе с этим я продолжал увлекаться джазом и современной музыкой, поэтому в моей жизни появились Rolling Stones, Beatles. Я всегда любил Леннона, меньше Маккартни, потому что он для меня был человеком-стенгазетой, а Леннон, напротив, человечным, душевным. А уже находясь в эмиграции, когда я начал петь в русских ресторанах, моим кумиром, наверное, был Марк Бернес. Что касается современной музыки, то мне сложно выделить кого-то. Мне на самом деле многое нравится, но, повторяю, я не стремлюсь никому подражать, мне это не нужно.
ЛИТЕР-Неделя: Вы начинали свой путь как музыкант в оркестре, как возникло желание петь? М.Ш.: Вообще, побудил меня к пению известный театральный актер Валентин Никулин. Мало кто знает, что он был еще и потрясающим певцом. Как-то раз он пел песню Высоцкого, в которой были такие слова: «обнаженные нервы земли». Именно эти слова на меня так сильно подействовали, что у меня даже возникло желание запеть. А вообще, знаете, когда оказываешься в эмиграции, начинаешь действовать, мыслить по-другому, некоторые слова, вещи, которые раньше казались тебе привычными и даже банальными, обретают новый смысл и вызывают у тебя в душе самую неожиданную реакцию. Так, видимо, произошло и со мной.
ЛИТЕР-Неделя: Вас называют королем шансона. Как вы думаете, почему этот жанр сегодня так популярен и почему в нем достойное место заняла блатная песня? М.Ш.: Во-первых, я не отношу свои песни к шансону или еще к какому-то определенному жанру, потому что я могу сейчас выйти на сцену и спеть самые разные песни, если это нужно. Что касается шансона, то это огромное искусство, которому мы, увы, даже не знаем сколько лет. Я недавно интереса ради решил порыться в библиотеке Московской консерватории и знаете, что я там нашел? Книгу, которая называется «500 лет шансону», а издана она была аж в 1901 году. Жаль, только написана была на французском языке. А вообще шансон это песня, которая может быть русской, английской, французской, какой угодно. Просто так сложилось, что в России она впитала в себя эпизоды из страшного периода страны. В те времена многие люди по разным причинам оказались за решеткой. В одной камере сидели не только преступники, бандиты, но и творческие люди: музыканты, поэты, писатели, которые оказались там волею жестокой судьбы. Спустя какое-то время их, конечно, реабилитировали, но все то, что им пришлось пережить, так легко не выбросишь из памяти, из жизни. И, выйдя на свободу, они еще долгое время переживали и прокручивали в памяти каждый день своего заточения. Но сказать, что это блатные песни, неправильно. Ведь вспомните, например, «Эй, ухнем», когда-то и она считалась блатной песней о каторжниках, таскающих бревна, а сейчас это уже классика. Но это не значит, что они стали модными и популярными, просто есть люди, которые любят такую музыку, как есть и такие, которым нравится что-то из раннего Тимати.
ЛИТЕР-Неделя: Так что же такое шансон для вас? М.Ш.: Чтобы понять, что такое шансон, достаточно просто выйти на улицу вашего города и попросить людей спеть песню «Московские вечера». Уверяю вас, каждый споет по одному куплету, вот это и есть настоящий шансон. А вот если попросить спеть что-то из репертуара Юлии Савичевой, не уверен, что каждый вам подпоет.
